Неточные совпадения
— Не буду, не буду, — сказала мать, увидав
слезы на глазах дочери, — но одно, моя душа: ты мне обещала, что у тебя не будет от меня
тайны. Не будет?
И там же надписью печальной
Отца и матери, в
слезах,
Почтил он прах патриархальный…
Увы! на жизненных браздах
Мгновенной жатвой поколенья,
По
тайной воле провиденья,
Восходят, зреют и падут;
Другие им вослед идут…
Так наше ветреное племя
Растет, волнуется, кипит
И к гробу прадедов теснит.
Придет, придет и наше время,
И наши внуки в добрый час
Из мира вытеснят и нас!
Она поэту подарила
Младых восторгов первый сон,
И мысль об ней одушевила
Его цевницы первый стон.
Простите, игры золотые!
Он рощи полюбил густые,
Уединенье, тишину,
И ночь, и звезды, и луну,
Луну, небесную лампаду,
Которой посвящали мы
Прогулки средь вечерней тьмы,
И
слезы,
тайных мук отраду…
Но нынче видим только в ней
Замену тусклых фонарей.
Чужие и свои победы,
Надежды, шалости, мечты.
Текут невинные беседы
С прикрасой легкой клеветы.
Потом, в отплату лепетанья,
Ее сердечного признанья
Умильно требуют оне.
Но Таня, точно как во сне,
Их речи слышит без участья,
Не понимает ничего,
И
тайну сердца своего,
Заветный клад и
слез и счастья,
Хранит безмолвно между тем
И им не делится ни с кем.
Он пел любовь, любви послушный,
И песнь его была ясна,
Как мысли девы простодушной,
Как сон младенца, как луна
В пустынях неба безмятежных,
Богиня
тайн и вздохов нежных;
Он пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну даль,
И романтические розы;
Он пел те дальные страны,
Где долго в лоно тишины
Лились его живые
слезы;
Он пел поблеклый жизни цвет
Без малого в осьмнадцать лет.
Из этих волн звуков очертывалась у него в фантазии какая-то музыкальная поэма: он силился уловить
тайну создания и три утра бился, изведя толстую тетрадь нотной бумаги. А когда сыграл на четвертое утро написанное, вышла… полька-редова, но такая мрачная и грустная, что он сам разливался в
слезах, играя ее.
Видишь каплю воды, как
слеза чиста, ну так посмотри, что в ней есть, и увидишь, что механики скоро все
тайны Божии разыщут, ни одной нам с тобой не оставят» — так и сказал это, запомнил я.
Вообще женское развитие —
тайна: все ничего, наряды да танцы, шаловливое злословие и чтение романов, глазки и
слезы — и вдруг является гигантская воля, зрелая мысль, колоссальный ум.
В нужде, в работе, лишенные теплой одежды, а иногда насущного хлеба, они умели выходить, вскормить целую семью львенков; отец передал им неукротимый и гордый дух свой, веру в себя,
тайну великих несчастий, он воспитал их примером, мать — самоотвержением и горькими
слезами.
… С ужасом открывается мало-помалу
тайна, несчастная мать сперва старается убедиться, что ей только показалось, но вскоре сомнение невозможно; отчаянием и
слезами сопровождает она всякое движение младенца, она хотела бы остановить
тайную работу жизни, вести ее назад, она ждет несчастья, как милосердия, как прощения, а неотвратимая природа идет своим путем, — она здорова, молода!
— Нет, нет… — сурово ответила Таисья, отстраняя ее движением руки. — Не подходи и близко! И слов-то подходящих нет у меня для тебя… На кого ты руку подняла, бесстыдница? Чужие-то грехи мы все видим, а чужие
слезы в
тайне проходят… Последнее мое слово это тебе!
Переезд с Самосадки совершился очень быстро, — Петр Елисеич ужасно торопился, точно боялся, что эта новая должность убежит от него. Устраиваться в Крутяше помогали Ефим Андреич и Таисья. Нюрочка здесь в первый раз познакомилась с Парасковьей Ивановной и каждый день уходила к ней. Старушка с первого раза привязалась к девочке, как к родной. Раз Ефим Андреич, вернувшись с рудника, нашел жену в
слезах. Она открыла свое
тайное горе только после усиленных просьб.
Странное дело! эта мысль подсказывала ей совсем не те слова, которые она произносила: она подсказывала:"Да куда ж я, черт побери, денусь, коли имение-то все раздам! все жила, жила да командовала, а теперь, на-тко, на старости-то лет да под команду к детям идти!"И вследствие этого
тайного рассуждения
слезы текли еще обильнее, а материнское горе казалось еще горчее и безысходнее.
— Да, — сказал он после минутного молчания, — какая-нибудь
тайна тут есть."Не белы снеги"запоют — слушать без
слез не можем, а обдирать народ — это вольным духом, сейчас! Или и впрямь казна-матушка так уж согрешила, что ни в ком-то к ней жалости нет и никто ничего не видит за нею! Уж на что казначей — хранитель, значит! — и тот в прошлом году сто тысяч украл! Не щемит ни в ком сердце по ней, да и все тут! А что промежду купечества теперь происходит — страсть!
Я слышу, я чувствую, что какое-то неизъяснимое,
тайное горе сосет мое сердце; я чувствую это и припадаю головой к кибитке, а
слезы, невольные
слезы, так и бегут, так и льются из глаз.
Речь моя произвела потрясающее действие. Но в первую минуту не было ни криков, ни волнения; напротив, все сидели молча, словно подавленные.
Тайные советники жевали и, может быть, надеялись, что сейчас сызнова обедать начнут; Матрена Ивановна крестилась; у Федора Сергеича глаза были полны
слез; у Капитолины Егоровны покраснел кончик носа. Захар Иваныч первый положил конец молчанию, сказав...
Чего эти
слезы? — сие ее
тайна, но для меня не таинственна сия твоя
тайна, жена добрая и не знающая чем утешать мужа своего, а утехи Израилевой, Вениамина малого, дать ему лишенная.
Во всех мечтах, во всех самопожертвованиях этого возраста, в его готовности любить, в его отсутствии эгоизма, в его преданности и самоотвержении — святая искренность; жизнь пришла к перелому, а занавесь будущего еще не поднялась; за ней страшные
тайны,
тайны привлекательные; сердце действительно страдает по чем-то неизвестном, и организм складывается в то же время, и нервная система раздражена, и
слезы готовы беспрестанно литься.
Точно так. Я, знаете ли, если расскажу вам некоторые
тайны своего деторождения, вы прямо изойдете
слезами.
«Обидели!» — думал он и радовался её
слезам, они приближали к нему эту смирную женщину, жившую
тайной, ночной жизнью.
— О чем же, о чем это ты плачешь?.. Тебя, честную женщину, выписывают в кабак, в трактир какой-то, доверяют твои
тайны каким-то французикам, лакеям, а ты плачешь! Разве в таких случаях можно плакать? Такой мерзавец может вызывать одно только пренебрежение, а не
слезы.
Когда так медленно, так нежно
Ты пьешь лобзания мои,
И для тебя часы любви
Проходят быстро, безмятежно;
Снедая
слезы в тишине,
Тогда, рассеянный, унылый,
Перед собою, как во сне,
Я вижу образ вечно милый;
Его зову, к нему стремлюсь;
Молчу, не вижу, не внимаю;
Тебе в забвенье предаюсь
И
тайный призрак обнимаю.
Об нем в пустыне
слезы лью;
Повсюду он со мною бродит
И мрачную тоску наводит
На душу сирую мою.
— Да, mesdames, я с радостию готова поверить вам мою семейную
тайну. Сегодня после обеда князь, увлеченный красотою и… достоинствами моей дочери, сделал ей честь своим предложением. Князь! — заключила она дрожащим от
слез и от волнения голосом, — милый князь, вы не должны, вы не можете сердиться на меня за мою нескромность! Только чрезвычайная семейная радость могла преждевременно вырвать из моего сердца эту милую
тайну, и… какая мать может обвинить меня в этом случае?
Лето провел я в таком же детском упоении и ничего не подозревал, но осенью, когда я стал больше сидеть дома, больше слушать и больше смотреть на мою мать, то стал примечать в ней какую-то перемену: прекрасные глаза ее устремлялись иногда на меня с особенным выражением
тайной грусти; я подглядел даже
слезы, старательно от меня скрываемые.
Какими
тайными путями пришел он от чувства гордой и безграничной свободы к этой нежной и страстной жалости? Он не знал и не думал об этом. И жалел ли он их, своих милых товарищей, или что-то другое, еще более высокое и страстное таили в себе его
слезы, — не знало и этого его вдруг воскресшее, зазеленевшее сердце. Плакал и шептал...
Со
слезами на глазах обнял своего гостя господин Голядкин и, расчувствовавшись, наконец, вполне, сам посвятил своего гостя в некоторые секреты и
тайны свои, причем речь сильно напиралась на Андрея Филипповича и на Клару Олсуфьевну.
— Я не знаю вас, — сказал Ордынов, — я не хочу знать ваших
тайн. Но она! она!.. — проговорил он, и
слезы градом, в три ручья, потекли из глаз его. Ветер срывал их одну за другой с его щек… Ордынов утирал их рукой. Жест его, взгляд, непроизвольные движения дрожавших посинелых губ, — все предсказывало в нем помешательство.
И то слышался ему последний стон безвыходно замершего в страсти сердца, то радость воли и духа, разбившего цепи свои и устремившегося светло и свободно в неисходимое море невозбранной любви; то слышалась первая клятва любовницы с благоуханным стыдом за первую краску в лице, с молениями, со
слезами, с таинственным, робким шепотом; то желание вакханки, гордое и радостное силой своей, без покрова, без
тайны, с сверкающим смехом обводящее кругом опьяневшие очи…
К тому же мне все казалось, что я как будто бы виноват пред нею, застав вчера ее
слезы и помешав ее горю, так что она поневоле должна будет коситься на меня, как на неприятного свидетеля и непрошеного участника ее
тайны.
Но им открыл я
тайну сладострастья
И младости веселые права,
Томленье чувств, восторги,
слезы счастья,
И поцелуй, и нежные слова.
По целым часам безмолвно, недвижно стоит у окна Марья Гавриловна, вперив грустные очи в заречную даль… Ничего тогда не слышит она, ничего не понимает, что ей говорят, нередко на темных ресницах искрятся
тайные, тихие
слезы… О чем же те думы, о чем же те
слезы?.. Жалеет ли она покинутую пристань, тоскует ли по матерям Каменного Вражка, или мутится душа ее черными думами при мысли, что ожидает ее в безвестном будущем?.. Нет…
Судорожно рыдала Фленушка, и тихо текли
слезы по впалым ланитам Манефы… «Сказать ли ей
тайну? — думала она, глядя на Фленушку. — Нет, нет!.. Зачем теперь про свой позор говорить?.. Перед смертью откроюсь… А про него не скажу, чтоб не знала она, что отец у нее, может, каторжник был… Нет, не скажу!..»
Я кидаться пошел во все стороны: туды да сюды! уж и романсы таскаю, и конфет привожу, и каламбуры высиживаю, охи да вздохи, болит, говорю, мое сердце, от амура болит, да в
слезы, да
тайное объяснение! ведь глуп человек! ведь не проверил у дьячка, что мне тридцать лет… куды! хитрить выдумал! нет же! не пошло мое дело, смешки да насмешки кругом, — ну, и зло меня взяло, за горло совсем захватило, — я улизнул, да в дом ни ногой, думал-думал — да хвать донос!
Одна за другой, по высокой лестнице брачного чертога и по дорогам сада, ступая на те места, которых касались ноги Жениха, шли пять Мудрых дев, увенчанные золотыми венцами, сияющими, как великие светила. С глазами, полными
слез, и с сердцами, объятыми пламенем печали и восторга, шли они возвестить миру мудрость и
тайну.
Я могла выдать только одно, что они дуры, но это и без того всем известно; а она, благодаря тебе, выдала мою
тайну — прислала мужу мои собственноручные письма к тебе, против которых мне, разумеется, говорить было нечего, а осталось или гордо удалиться, или… смириться и взяться за неветшающее женское орудие — за
слезы и моления.
В четвертой сцене Корделия, разговаривая с врачом, рассказывает о том, что видели Лира, как он, совсем сумасшедший, надев для чего-то на голову венок из разных сорных трав, где-то блуждает, и что она послала солдат разыскивать его, причем говорит, что пусть все
тайные врачебные силы земли брызнут в него в ее
слезах и т. п.
В церкви произошло нечто вроде публичного покаяния; муж и жена обливались
слезами, священник прочитал им разрешительную молитву и вслед за тем отслужил литургию, во время которой покаявшиеся причащались Святой
Тайне. Мир опять восстановился, только внешний.
Образователь обширнейшего государства в мире нередко удостоивает советоваться с нами насчет просвещения вверенных ему народов, и, наконец, Кете — о! судьба ее превзошла мои ожидания! — старик возвел к небу полные
слез глаза; потом, успокоившись, произнес вполголоса, почти на ухо Густаву: — Я вам скажу
тайну, которая, правду сказать, с мая почти всей России известна, — моя бывшая Кете первая особа по царе…
Порой заметно было, что она хотела в чем-то открыться мужу; но всякой раз тяжкая
тайна залегала у ней в груди, теснила ее — и только смертная бледность, потоки
слез и трепет всего ее тела открывали мужу ее, что тут было нечто непросто: более никакого признания не мог он от нее добиться.
Но когда он заметил, что
слеза, изменившая его
тайне душевной, возмутила собеседников и встревожила дочь, прежнее удовольствие снова озарило его лицо и водворило общее радостное внимание.
Но вдруг, неожиданно, по какой-то
тайной причине, не стал больше противиться желанию Антона. Со
слезами благословил он его в путь.
Под исход месяца стал он прилежнее наблюдать за своей женою и заметил в ней те же самые признаки: и
слезы, и тяжкие вздохи, и
тайную тоску, и отвращение от всего, даже от ласк ее мужа, и порою дикий, неподвижный взор.
Все, не выключая баронессы, хохотали до
слез, смотря на эту сцену. (За
тайну было объявлено многим из присутствовавших, что воспитанница ее помешана на карлах, рыцарях и волшебниках.)
Тронутый герцог, со
слезами на глазах, поклялся даже сделать уступки своих прав Волынскому, чтобы только угодить обожаемой государыне. В сердце же клялся помириться с ним тогда лишь, когда увидит голову его на плахе. Он убежден был
тайною запискою, найденною в карете, что еще не время действовать решительно, и потому скрыл глубоко свою ненависть.
В боковом кармане мундира у Полуектова нашли завещание: оно было отнесено к фельдмаршалу, а этот передал его князю Вадбольскому, как человеку, ближайшему к покойному завещателю. Когда
тайна Кропотова была прочтена, князь сильно упрекал себя, что накануне так бесчеловечно смеялся над его предчувствиями. Трудно было исторгнуть
слезы у Вадбольского, но теперь, прощаясь с товарищем последним целованием, он горько зарыдал.
Анастасия ничего не отвечала; она не могла говорить от
слез, закрыв глаза руками. Наконец, обольщенная дружеским участием Селиновой, уверенная, что ей легче будет, если сдаст
тайну свою такой доброй подруге, рассказала ей любовь свою к басурману. Эпизод о тельнике был выпущен из откровенной повести, кончившейся все-таки убеждением, что она очарована, околдована.
Если нет свободы как последней
тайны миротворения, то мир этот с его муками и страданиями, со
слезами невинно замученных людей не может быть принят.
Тайна исповеди священна, и, конечно, я не позволю себе ни здесь, ни в другом месте разглашать того, что в
слезах, иногда с краской нестерпимого стыда, доверили мне мои милые «исповедницы».